Из воспоминаний Анны Александровны Лукиной.
Записано 9 ноября 2018 года.
О родителях.
Моего папу звали Шестаков Александр Михайлович, 1904 года рождения. В 1929 он пришёл из армии, ему было уже 25 лет. И сразу вместе с Фёдором Ивановичем Лукиным – первым председателем С/Совета – стал создавать колхоз, папа был первым председателем колхоза «Путь к коммуне». В своё хозяйство он отдал лошадь и корову, вторая корова осталась в своём хозяйстве.
Его направили на учёбу в Архангельск в сельскохозяйственную партийную школу, всей семьёй жили там год. А потом его направили в Березник в райисполком инструктором по сельскому хозяйству, жили на частной квартире за речкой. Затем его перевели в МТС зам. директора по политчасти. Мне было 6 лет, когда на год отправили в Целезеро к бабушке с дедушкой. А к школе вернули в Березник, школа была на берегу, первый класс я окончила там. Во втором классе снова отправили в Целезеро, учителем у нас был Трифонов Александр Иванович. Дальше папу отправили работать в Конецгорье, там я училась в третьем классе. Окончила учебный год и началась война. Папа учился в Череповце на политрука, а потом ушёл на фронт. А мы (мама и трое детей) на двух лошадях уехали в Целезеро. За нами приезжали наши родственники.
Мама работала в колхозе бригадиром, мы учились в школе, жили в большом двухэтажном доме папиных родителей. От папы пришло два письма и фото, сделанное в землянке. Написал, что пойдёт снова в бой, и больше не было вестей. Он погиб 29 сентября 1942 года в Синявинских болотах.
После четвёртого класса я пошла в колхоз работать: боронила на бычках с подружкой Веркой. Мы маленькие, и бычки маленькие. Ребята постарше не хотели с ними возиться, всё нам, девчушкам, доставалось. Быки были ленивые, ничего не боронили, увидят какую травинку, встанут и забудут про работу… Мы сидели на боронах и ревели.
Пятый и шестой класс училась в Морже, жила у дальних родственников. Ночевала на полатях, помогала их семье по хозяйству, уроки некогда было учить. Летом на сенокосах по реке Моржовке, все подростки там работали всё лето.
В 16 лет, с 1947 года направили на работу в лес, в Лаповку. Давали хлеба килограмм, съедали его за один раз. Позднее хлеба стали давать по буханке, и я даже стала хлебом делиться со своей семьёй. Мои братья за 10 километров на санках приезжали за ним ко мне в Лаповку.
Работать было трудно. Лес пилили двуручной пилой лучковкой, обрубали сучья, грузили брёвна на сани, отвозили на лошадях. Норму свою выполняли. Все жили в бараках. Работала я и в лесоучастке Красном, там мастером был Павел Петрович Потехин.
Бабушка и дедушка по маме – Лукины
Мама моя Прасковья Николаевна Лукина, 1912 года рождения. Её отец – Лукин Николай Васильевич, мама – Лукина Елена Дмитриевна. В семье было трое детей, дочь Настя умерла 6-ти годов. Вели свое единоличное хозяйство, жили за озером Долгим, там все были Лукины. Позднее Николай Васильевич и Елена Дмитриевна вступили в колхоз. Дед делал сани для нужд колхоза. Каждому пахарю нужны были лёгкие сани, чтобы возить плуг до поля. Потом нужны были более тяжёлые сани – зимние, возить сено… Бабушка слыла умелой сеятельницей, ходила с лукошком через плечо, весной ей доверяли засевать все колхозные поля. Раньше это делали вручную.
Мама вышла замуж в 17 лет за Шестакова Александра Михайловича.
У мамы был брат Павел, он рано ухал на заработки в Кемь, привёз потом моей маме платок рипсовый. В молодости на игрища из-за озера мама ходила нарядная, у неё была выходная пара: розовая юбка и голубая. В войну я потом все мамины наряды износила. Мама моя хорошо шила. В Морж я поехала в пальто, сшитом мамой. Второй раз мама вышла замуж за Шестакова Михаила Николаевича в 1945 году.
О деревне, о быте, о праздниках.
Мне казалось, что наша деревня самая красивая. В ней прошла вся моя молодость. Деревень было много: Аникиевская, Понизовье (15 домов), Новинки, Горка (6 домов), Мартыно (у озера Долгого, 13 домов)
Все дома были отгорожены от колхозных земель изгородью. Самая прочная изгородь делалась так: кол – еловый, жердь – осиновая, и на перевязь – вересовая вича.
Хозяйство вела бабушка, она занималась водой, дровами, варила еду в русской печи, занималась с внуками Церковь сгорела, религиозные праздники не отмечались. А к Пасхе мыли все избы, стирали, пекли пироги, красили яйца. В Троицу бабушка скажет: «Надо к каждой избе по березке поставить». В деревне улицы были чистые, трава выедалась скотом, вытаптывалась ногами многих детей. В войну отмечали только Первое мая и Октябрьские. В колхозной столовой варили обед, мы бегали туда за супом, давали по порции на каждого работающего в колхозе. А в праздники кормили всех, женщины варили пиво, нас суслом поили. Был гармонист Лёва, его списали фронта, он играл, а мы плясали кадриль, закруживали «Метелицу», «Восьмёру». В 1943 году в Березнике была какая-то олимпиада, и мы пешком из Целезера попадали туда, где на лошадях подвезут, где на лыжах.
Мы показывали все наши целезерские танцы, один парень сочинял стихи (Саша Дроздов), он их читал, они были о войне. В Целезере была изба – читальня, целый шкаф книг. Плясали под балалайку (играл эвакуированный в 1942-43 годах парень из Карелии). Концерты ставили ко всем праздникам.
Мы ходили на репетиции, руководитель у нас была из Белоруссии, она была замужем за нашим парнем. Пели белорусские песни и танцевали танцы. В помещении была холодища, а свет горел от пикалки, которая стояла на печке. Я выступала в малиновом атласном платье, которое досталось от мамы. На шее газовый шарфик, на ногах ботинки. Танцевала однажды, каблук отлетел, я плакала, так было жалко ботинки. Дедушка приколотил, помог мне. Во время войны, помню, приехал дядя и привёз мне и братику коричневые туфельки.
В день победы дали выходной, неводом пытались рыбы наловить. Потом увидели над сельсоветом флаг, все закричали, побежали… А мы скакали на досках, мне лет пятнадцать было. Какая у нас радость, знали, что папа домой не придёт с войны…
О свадьбе.
Сначала свадьба идёт у невесты. Женки сидят под порогом, поют песни невесте: «Бояры, бояры не белы, вы наехали…», «Сватья на свадьбу спешила, на мутовке рубашку сушила, всех людей насмешила…», «Отдала меня маменька за три города дальние», «Уж ты ласточка – перепёлочка, зачем рано вылётывала…», «Уж вы, татенька и маменька, родители мои, не давайте рано замуж, не водите ко венцу». Сидят за столами, идёт гулянье. Потом идут в дом невесты. Впереди иду я, крёстная, чтобы в доме жениха развешать полотенца вышитые, старинные. За мной идут перинщики, несут приданое невесты, дальше жених с невестой и все гости. В доме жениха свадьба продолжается, все садятся за стол. Пироги заспенные, шаньги, рыбники, закуски, холодец, мясо, больше-то пиво, и брага на солоде. Подарки молодым не дарили, не было такой моды. А потом стали дарить, невесты здарье, а жених не помню, чтобы дарил. В войну девушки выходили за парней, вернувшихся по ранению. Ребята – ровесники – сидели за столом, а мы семнадцатилетние девушки – нет, только плясали кадриль. Было не принято. На мою свадьбу подруги подарили две тарелки, две ложки и вилки.
Раньше маменька ругала за весёлую гульбу,
Прошли годы молодые, посылай, дак не пойду
Раскатились мои бусы в чистом поле не собрать,
Пролетела моя молодость, на тройке не догнать.
Ой, подруга, дроби, дроби
Мы отчаянные обе.
Погляжу я на тебя,
Ты отчаянней меня!
Гармониста я любила, гармониста тешила
Гармонисту на плечо сама гармошку вешала.
От Усолья волок долог
Насчитала 40 ёлок
40 елочек-вершин
Леший к милому сносил
Как Усольский-то угорышек
Крутой, крутой, крутой,
Не поешь, дак и не вынесешь
Ведёрышка с водой.
Все старушки помирают
Я не буду помирать
Там и холодно, и голодно
И песен не певать!
Помирать-то неохота
Скоро очередь моя
Кто бы помер за меня
Куплю пять ящиков вина!
Старики теперь не в моде
Их не надо никому
Забирайте свою пенсию
Летите на Луну!
Задушевные товарки
На Луну слетала я
И туда нас не пускают
Больно пенсия мала
Я сказала старику
Ты купи мне коньяку
А не купишь коньяку
Уйду к другому старику
Мой мил постыл
На печи простыл
А я кругом бегаю
Ничего не делаю
Подружка моя
Мы росточком малы
Зато наши ухажёры
Телеграфные столбы
Это небольшой фрагмент из готовящейся к печати книги «Забыть нельзя, вернуться невозможно: Из истории деревни Целезеро», которую пишет автор книги «Сказ о земле Усольской» Вера Павловна Кузнецова.
Публикация сделана с согласия автора.
